Жак о Жиле Вильнёве.

[sad angel]

"F1 Racing", №191, январь 2012

Жак о Жиле Вильнёве.

Около 30 лет назад Формула-1 потеряла одного из своих самых великих талантов, когда жизнь Жиля Вильнёва трагически оборвалась. Впервые здесь Жак Вильнёв пишет о невероятной страсти своего отца к гонкам, его особенной связи с Ferrari и его наследии спорту, который он любил.

Многие люди говорят, что сэр Стирлинг Мосс и мой отец – двое самых уважаемых не чемпионов мира в истории Ф-1, и я думаю, так оно и есть. В конце концов, я считаю, что легче почитать чемпиона мира – большего стоит, почитание того, кто так им и не стал.

Что людям нравилось в моём отце, так это то, что он по существу просто жил своей страстью, и люди могли увидеть это в его пилотаже. Он ничего не делал наполовину; он всегда добивался идеального круга, особого прохождения поворотов, идеального скольжения… он просто хотел делать всё лучше, чем другие. Таким он был на трассе, таким он был и в жизни, и я думаю, люди смотрели, как он гоняется, и по-настоящему чувствовали ту неподдельную страсть, с которой он это делал.

Будет правдой сказать, что настоящий ореол и легенда вокруг карьеры моего отца возникли со временем. Я осознал это, как только стал достаточно взрослым, чтобы понимать, что представляют собой гонки. В процессе взросления для меня было нормальным находиться в атмосфере автоспорта, и я не был настолько осведомлён о его легенде, когда поднимался по ступенькам Формулы-3, потому что я только-только открывал для себя гонки. Это становилось более очевидным для меня, чем ближе я становился к Формуле-1, и я мог видеть, как люди реагировали на меня.

Понятно, что сейчас можно зайти на YouTube и посмотреть весь старый видеоматериал по Ф-1, но интернета не было, когда я взрослел, так что я никогда по-настоящему не видел многие яркие моменты гоночной карьеры моего отца. Конечно, я видел гонку в Дижоне 1979г., потому что она была единственная, о которой говорили все, и с тех пор я посмотрел все видеоматериалы, связанные с его карьерой в Ф-1. Но когда я начинал гоняться, я мало их смотрел – я был более заинтересован в том, чтобы находиться на трассе и пытаться развивать свою гоночную карьеру.

Даже сейчас всё ещё создаётся абсолютно потрясающее чувство, когда смотришь последние несколько кругов той знаменитой гонки в Дижоне; просто два гонщика, сражающихся в таком духе и не хотящих уступить ни дюйма, но, очевидно, что между ними было и много уважения. Другая потрясающая вещь - это когда ты останавливаешься и думаешь, как были близки на трассе мой отец и Арну, учитывая, что машины были настолько мощными и скользили гораздо больше – в наши дни такой вид гонок был бы просто невозможным. Тогда ты мог себе врезаться в кого-то, при этом ничего не сломав, но сейчас ты просто не можешь себе этого позволить.



То, что случилось в Дижоне, легендарно, и не следует забывать, что в то время моего отца и Арну сильно критиковали за опасность – но это то, что составляет гонки. Я думал, что это потрясающе, и я всё ещё так считаю. Эта дуэль выдержала испытание временем гораздо больше, чем победа в гонке... она была особенной; тем, что никто другой не делал. Я думаю, что она навсегда останется одним из самых легендарных моментов в Ф-1, и когда я думаю, что в ней участвовал мой отец, я чувствую большую гордость.

Когда я начинал подниматься по ступенькам автоспорта, многие люди упоминали мою фамилию, но я никогда не уделял этому слишком много внимания. Благодаря карьере моего отца я, понятное дело, вырос в атмосфере автоспорта, так что для меня всё было просто продолжением. Я помню, ко мне было приковано огромное внимание, куда бы я ни приходил, и, оглядываясь назад, я понимаю, что это заставило меня научиться тому, как справляться с прессингом в молодом возрасте. Впрочем, в то время я не знал, что всё это значит.

Когда я впервые пришёл в Ф-1, разговоры о фамилии Вильнёв усилились; людям хотелось знать, чем закончится моя карьера, и царило большое любопытство по поводу возвращения этой фамилии в спорт. Моя карьера в Ф-1 началась сразу после того, как я выиграл «Инди-500», так что это мне придало определённый кредит доверия, но в тоже время и усилило всеобщее внимание ко мне. Пресса проявляла огромный интерес, в связи с тем, что я Вильнёв. Само по себе меня это не раздражало. Раздражало именно то, что журналисты спрашивали меня об этом, казалось, никто не задавал настоящих вопросов; скалывалось впечатление, что людям больше хотелось увидеть «продолжение» Жиля Вильнёва, и у них уже были свои собственные ответы, которые они хотели услышать. Казалось, они злились, когда я не отвечал так, как они хотели. Тогда я был сыт по горло этими сравнениями.

Мой отец бесспорно был известен как потрясающий гонщик, так что, когда я пришёл в Формулу-1, люди хотели убедиться, а будет ли сын Жиля похожим на отца на трассе. Собирался ли я гоняться « согласно традициям Вильнёва», так сказать? Лично я считаю, что всё сводится к тому, как ты взрослеешь и какие возможности тебе предоставляются. Когда я взрослел, я научился уважать то, что надо подгонять себя, пытаться быть лучше, пытаться достичь чего-то, чего другие люди не могли. Вопрос никогда не был в том, чтобы пытаться копировать отца, просто я так рос. Я никогда не чувствовал никакой обязанности гоняться в определённом стиле, чтобы «продолжить семейную традицию». Думаю, вот почему я избегал всех этих вопросов об отце, когда я впервые пришёл в Формулу-1, потому что они были какими-то бессмысленными для меня.

Оглядываясь назад, когда я взял поул-позишн в первой для себя гонке в Ф-1, могу сказать: для меня было важно, чтобы меня оценивали за мои качества. Я никогда не стоял на месте, я знал, зачем гоняюсь. Мне бы хотелось, чтобы мой отец был там, смог посмотреть на меня, но я никогда не пытался дать продолжение фамилии Вильнёв – я не за этим пришёл в автоспорт. Но всегда, когда делаются сравнения, я чувствую большую гордость.

Когда я выиграл титул чемпиона мира, люди спрашивали меня, было ли чувство: « Это титул для тебя, папа». Но в то время эта мысль не проносилась в моей голове. Я так напряжённо работал с командой на протяжении всего года – вот о чём я думал, когда выиграл.
Если имеешь знаменитую фамилию в Ф-1, то это делает вещи и проще, и сложнее. К примеру, было легче получить спонсорство. Но ты тут же оказываешься под прессингом. Всё сводится к следующему: если ты хорош, имя тебе поможет. Если ты посредственный – оно тебя уничтожит. К счастью, мне удалось заставить фамилию работать на меня.



Люди спрашивали меня: «Какова была реакция твоей семьи, когда ты решил заняться автоспортом?» А реакции-то никогда и не было, потому что, когда мне было 5 лет, я решил что это то, чем я хочу заниматься. Никогда ни в чьей голове не возникало сомнения в том, что я остановлюсь на профессии гонщика. Это ни для кого не стало сюрпризом, и я никогда бы не занялся чем-то иным достаточно серьёзно, даже если и были бы другие варианты.

Я ездил на болидах Ferrari отца, в Гудвуде, в 2004г. – что это был за опыт! Я вышел из машины с мыслью: «Гонщики Ф-1 в то время были абсолютно ненормальными! Они были психами, идя на весь тот риск». Но в то же время это заставило меня понять, почему между гонщиками царило такое уважение: потому что когда они рисковали, они по-настоящему знали, что делали. Они знали опасности; они более серьёзно относились к окружающей их остановке. Перед тем как проходить поворот на полном газу, им приходилось рассчитывать возможности машины, чтобы быть уверенным, что никакие «сюрпризы» при этом не возникнут. Это был другой вид таланта – не лучше и не хуже, чем сейчас, просто другой.



Меня иногда спрашивают, хотелось бы мне погоняться в ту эпоху. Ответ: да и нет. Мне бы понравилась настройка машины в то время, так как она очень зависела от ощущения гонщиком машины и от доведения этой информации до инженера. Это не отличается от нынешней настройки машины в NASCAR, и это, в самом деле, приносит мне удовольствие. Но проблема в том, что, вероятно, я бы погиб в ту эпоху, потому что я огромный любитель риска. Я благодарен судьбе за то, что гонялся в более безопасный период.

Наследие отца – это жизнь мечтой. Это жизнь той страстью, тем огнём. Он гонялся за Ferrari и стал частью семьи – и он даже не был итальянцем. Я нахожу это поразительным. Что-то особенное имело место между моим отцом и людьми в Италии, что-то большее, чем где бы то ни было в мире. Возможно, это та самая причина, по которой итальянцы всегда были так удивительно хорошо расположенными ко мне – даже когда я сражался с пилотом Ferrari в лице Михаэля Шумахера за титул 1997г.

Другая часть его наследия с нами каждый год в календаре, потому что Гран При Канады проходит на трассе имени Жиля Вильнёва. Всемирно известных канадских спортсменов относительно мало, так что с этой точки зрения наследие моего отца очень значимо.

Мой отец выигрывал гонки на машинах, которые люди в то время считали не лучшими на стартовой решётке, что говорит о том, насколько искусным он был. Нет сомнения в том, что он мог творить чудеса своим пилотажем – тогда было легче, чем сейчас, подогнать свой стиль пилотажа под машину. «Вписать» машину туда, куда ему хотелось – одна из его сильных сторон, и если были проблемы, он их обходил. Создавалось впечатление, что он гонщик, который всегда будет сражаться за победу, вместо того чтобы накопить очки, идя третьим. И, возможно, эта черта его личности помешала ему взять титул в 1979г., который выиграл Джоди Шектер. Но я думаю, люди понимали то уважение, которое он испытывал к напарнику по команде. В то же время он провёл несколько потрясающих оборонительных гонок. В Испании в 1981г. он удерживал 6 гонщиков позади в течение 60кругов, не совершив ни единой ошибки, при этом берег свою резину. Он не был всегда идущим напролом – он много думал. Люди говорят, что случившееся в Дижоне – опасно, но это не значит, что он не включал голову, когда делал это. Он постоянно просчитывал всё, что происходит.

В моём доме нет памятных вещей о тех временах – впрочем, как и о моей карьере. Я не такой парень. Моё воспоминание о нём – как об отце. Гонки вторичны – гонки – это просто то, что он любил делать. Но в конце дня мой отец получал горячую похвалу от Энцо Феррари – определённо не то, чего многие гонщики удостаивались.

Мой отец находил путь в сердца людей – они не только уважали его пилотаж, они уважали его и как человека, и за ту страсть к тому, что он делал. Людям нравится видеть подобную страсть в жизни. Его карьера рано оборвалась, но он бы стал чемпионом мира - это был всего лишь вопрос времени.

[sad angel]

Алан Хенри - Вспоминая Жиля Вильнёва

«За день до своей смерти Жиль Вильнёв мне сказал: « Звони мне в любое время». Я больше с ним не говорил. Это так и остаётся самым большим разочарованием в моей карьере».



Имев возможность вблизи наблюдать за короткой карьерой Жиля Вильнёва в Ф-1, Алан Хенри благоговел перед ним так же, как и большинство болельщиков. Он вспоминает о легендарном гонщике, обладавшем уникальным, захватывающим дух талантом.

История Жиля Вильнёва началась для меня в 1978г. в Зольдере – в том же месте, где она закончится для фанатов автоспорта по всему миру, спустя короткий промежуток в 4 года. Мой коллега Найджел Робак поспешил ко мне в паддоке. « Я только что долго разговаривал с этим замечательным парнем», - рассказал он с энтузиазмом. «Он говорит, что не боится сломать ноги в машине Ф-1. Это как с лыжами, идёшь в больницу, там тебя лечат, и через несколько недель ты возвращаешься к гонкам».

Полагаю, мне должно быть немного стыдно, что я рассказал этот забавный случай. Тогда информационный материал в Ф-1 поступал очень медленно, а Жиль отличился в лучшей фазе чемпионата. Перед тем, как вы спросите: нет, я не говорил с ним, когда он пилотировал тот McLaren M23 в своей дебютной гонке в Сильверстоуне предыдущим летом, я просто стоял и слушал, как он разговаривает с другими. Чёрт возьми, в то время я был более известным, чем он. В моём затуманенном сознании, по крайней мере.

Любопытно, но я лишался дара речи и становился робким с Вильнёвым. Я так и не понял почему, ведь он всегда был расслабленным и в высшей степени вежливым с любым журналистом. В мире Формулы-1, Ники Лауда стал одним из моих лучших товарищей, а близким к Жилю был именно Робак. Я же стоял рядом с асом Ferrari , как тупица, задавая непродуманные вопросы, которые наверняка убеждали его, что я круглый дурак.

Этот активный молодой «лихач», в конце концов, заплатил за свой бесстрашный стиль пилотажа, разбившись насмерть во время свободных заездов перед ГП Бельгии в 1982г. Он встретил свою смерть, охваченный гневом, после того, как был обманут напарником по команде, Дидье Пирони. Тот, нарушив командные приказы, выиграл Гран При Сан-Марино у Вильнёва двумя неделями ранее. Нацеленный на то, чтобы поставить Пирони на место и взять поул-позишн у того, кого он теперь считал вероломным коллегой, Жиль перелетел через заднюю часть March Йохена Масса, и его выбросило из кокпита Ferrari, когда передняя часть шасси развалилась. В то время командные приказы в Ferrari означали, что машины должны были оставаться на тех позициях, которые занимали, вне зависимости от того, в каком порядке шли, если выходили на первое и второе места. Пирони нарушил уговор, и ярость Вильнёва была усилена тем фактом, что потом менеджер команды Марко Пиччинини сказал прессе, что никаких командных приказов не было.

«Финишировать вторым, потому что он одолел меня – это одно», - негодовал Жиль, - «но финишировать вторым, потому что он украл у меня победу, - это нечто другое». Он поклялся никогда больше не разговаривать с Пирони и сдержал своё слово – но кончилось всё трагически. Выпуск «Autosport», вышедший в преддверье ГП Бельгии, был едко озаглавлен: «Давняя вражда в Маранелло». Оглядываясь назад, на события того уик-энда, кажется, будто бы вся последовательность событий была предопределена.

Всего лишь за день до того, как он погиб в Зольдере, Жиль подозвал меня в боксы Ferrari и дал мне свой личный номер телефона в Монако. « Звони в любое время», - сказал он мне. Больше я с ним не говорил, и этот остаётся самым большим разочарованием в моей карьере журналиста.


Я впервые серьёзно заинтересовался талантом Вильнёва в начале сезона 1978г. Когда он рассекал улицы Лонг-Бич на Ferrari 312T3, его хладнокровие было поразительным для человека со всего лишь 6 ГП за плечами. Возможно, это был единственный случай на моей памяти (не считая Льюиса Хэмильтона, пилотировавшего свой McLaren в 2007г.), когда в моей голове пронеслась банальная фраза: « Этот парень как будто родился в кокпите болида Ф-1».

Ни Карлос Ройтеманн на второй Ferrari, ни Ники Лайда с Джоном Уотсоном на своих Brabham-Alfa – никто не мог к нему приблизиться… до того, как он не наехал на Shadow отстающего на круг Клея Регаццони, что привело к сходу в гонке.

Много было выдумано о стиле пилотажа Жиля. Многие обсуждают гонщиков, когда те едут со сносом всех четырёх колёс и блокируют занос, но сегодня, не считая нескольких исключений, - это следствие некомпетентности. Нынешние машины Формулы-1 обычно настолько хорошо сбалансированы, что любая ошибка – это результат попытки выйти за пределы возможностей болида.

В случае с Жилем большинство болидов, на которых он гонялся, были барахлом по сравнению с машинами соперниками (особенно, что касалось шасси). Нет сомнений, что Ferrari 312T4, который возвёл его напарника Джоди Шектера на титул чемпиона мира, отличался слабым шасси, но первые турбо-Ferrari126 в 1981 и 1982гг. были просто пугающими. Тем не менее, Жиль просто гнал, гнал и гнал. Иногда это окупалось; иногда заканчивалось в барьерах безопасности.



Имея выбор – идти в лидерах и разрушать свои шины или ехать осторожно, чтобы финишировать третьим, - Жиль всегда выбирал первый вариант. Джоди Шектер предпочитал второй и в итоге стал чемпионом мира. Жиль нет. Он мог бы относиться к этому проще, но было нечто глубоко в его душе, что просто не позволяло ему так поступить.

В Зандфорте, прямо перед стартом ГП Голландии, главный конструктор Ferrari Мауро Форгьери буквально опустился на колени и сказал: «Жиль, пожалуйста, не усердствуй в этой гонке. У нас новые турбо и мы должны посмотреть, как они выдержат дистанцию гонки. У тебя нет шансов победить или финишировать в очках, так что, пожалуйста, не разбей её». Он сошёл в первом повороте Tarzan, на первом же круге – перелетел через другие болиды и чуть сам не угодил в аварию.

Тем не менее, несмотря на всё это, Вильнёв был любим командой Ferrari. Он был полностью вне политики и, казалось, ладил почти со всеми. Он был абсолютно прям в своих действиях по отношению к коллегам; все они аплодировали тому, что он, будучи в кокпите, выкладывался на все 100%. Даже Энцо Феррари смягчил свою железную систему взглядов и стал относиться к Жилю с уважением, граничившим с искренней привязанностью.

Ferrari заполучили британского инженера Харви Постлтуэта с середины 1981г., и он стал одним из самых больших фанатов Вильнёва, хотя, как и Шектер, был в ужасе, будучи пассажиром Жиля на обычных дорогах.
«Это было жутко. И я имею в виду жутко», - сказал он мне. « Я вспоминаю один день. Прошёл примерно месяц, как я присоединился к Ferrari, и мы отправились поесть в деревушку неподалёку от Маранелло. Мы мчались в темноте на машине Жиля, когда пожилой человек на мотороллере, без каких-либо фар, появился слева от нас.

«Я подумал: « О, Боже, во всех газетах напишут, как мы убили этого мужчину». Но Жиль увернулся от него. Он не просто дёрнулся в сторону, а, плавно тормозя, сместился вправо. Я не сильно испугался, потому что сидел, быть может, рядом с лучшим гонщиком в мире. Я думаю, что старик даже не заметил нас.

«Жиль, бывало, объезжал пробку, когда по встречной ехал грузовик, просто чтобы разогреться. Я имею в виду, что у него была слепая вера в свою способность проскочить. Вот что он делал, пытаясь по внешней обойти Масса в Золдере – абсолютная вера в свою способность, в то, что он найдёт лазейку».



Джоди Шектер невероятно восхищался Жилем, но признавал, что его нервы становились неимоверно измотанными при редких случаях, когда он соглашался полетать на вертолёте напарника из Монако во Фьорано на тесты.

« Это правда, что, быть может, я выиграл бы титул чемпиона мира раньше, если бы у меня не было такого быстрого напарника, как Жиль», - сказал Джоди. « Но он совершил несколько ошибок, которые, вероятно, стоили ему шанса на титул. Мне приходилось быть уверенным, что я не сломаюсь под прессингом, иначе создалось бы ощущение, что я, состоявшийся гонщик, был сражён мальчишкой».

В 1979г. Вильнёв был близок к чемпионскому титулу, но был связан командными приказами не обходить Шектера в Монце. Он выполнил инструкцию в благородном стиле - а вот Дидье Пирони впоследствии не так поступит в Жилем. Но именно в 1981г. Жиль гонялся в лучших гонках в своей карьере. За рулём неуклюжей Ferrari 126CK, он выиграл ГП Монако и испанский этап в Хараме.

В Монако он нещадно гнал свою машину, что позволило ему захватить лидерство, после того как он по внутренней стороне обошёл Williams FW07C Алана Джонса, замедлившегося из-за осечки. Джонс оставил Жилю как раз достаточно места, чтобы проскочить мимо, но даже не на полдюйма больше требуемого. Это было выступление двух настоящих профессионалов; неизгладимое впечатление на меня произвёл вид Дениса Дженкинсона, легендарного журналиста Ф-1, сразу после этой потрясающей гонки. Он танцевал джигу и подбрасывал в воздух свою кепку при входе на площадь Casino. Денис тоже был большим фанатом Вильнёва.

День, когда Жиль Вильнёв погиб в Зольдере, будут помнить как печальную дату в истории Формулы-1; в то время казалось непостижимым, что маленькая, никуда не годная трасса унесла жизнь человека, которого многие считали – включая меня – одним из самых ярких гонщиков своего поколения.

Надменные критики всегда пренебрежительно отзывались о стиле пилотажа Вильнёва, считали, что он чрезмерно тратит свою энергию, но они упускали из вида главное. Во времена, когда Ф-1 часто критиковали за чрезмерную консервативность, яркий талант Жиля выделялся, словно путеводная звезда, вызывающая воспоминания о более яркой и героической эпохе.

Так что мы бесцельно ходили по паддоку Зольдера, в ожидании подтверждения ужасной новости. Я помню, как говорил с Кеке Росбергом, размышляя, горячо надеясь, что Жиль, быть может, выживет. Мы привыкли к тому, что гонщики погибали в 70-ых и 80-ых гг., но от этого не становилось легче.

Президент Канады (прим.пер. – имелось в виду – премьер-министр) Пьер Трюдо прислал военный Boeing 707, чтобы доставить на родину тело Жиля - наглядный показатель того, что этот человек значил для своей страны. Наверное, для большинства из нас в паддоке Ф-1, в разной степени, та мрачная суббота в Бельгии стала Днём, Когда Музыка Замолкла.

[sad angel]

* Примечание gp2: Разные авторы и люди, знавшие Жиля Вильнева, все-таки расходятся во мнениях о чувствах и мыслях канадца перед произошедшей аварией.
Отдельные журналисты и обозреватели, кто был на трассе в Зольдере, считают, как, например, Кристиан Тортора (у них с Вильневым сложились хорошие, дружеские отношения), что Вильнев вовсе не пребывал в гневе, перед тем, как покинул боксы Ferrari в тот день, 8 мая, в квалификации.

Другие же, как скорее всего в данном случае, Алан Хенри, например, полагаются на мнения большинства обозревателей, а не выражают только собственное мнение, которые конечно же в своих отчетах по «горячим следам» писали слова про гнев и некоторые даже про «бешенство», ярость.

Но факт, что отношения между Вильневым и Пирони после Гран-при Сан-Марино 1982 года испортились. Жиль просто перестал общаться с французом. Это отмечали все обозреватели.