Forza Ferrari. Дуг Най взял интервью у Энцо Феррари

[gp2]

Forza Ferrari


Некоторые выводы Энцо Феррари о состоянии дел в нынешней Формуле-1 могут показаться спорными. Дуг Най расскажет нам о некоторых из них…





Литературный перевод с английского helgi
по материалам Autosport от 17.03.1977 года.


Энцо Феррари появился на свет 18 февраля 1898 года в маленьком домике в предместье Модены. Он отпраздновал свой 79 день рожденья уже, но все же этот седовласый великан в безукоризненном костюме и очках янтарного цвета до сих пор энергично управляет своей империей. Он продал ее Фиату в 1969 году, но продолжает получать определенный доход от vitalizia, юридической нормы в Италии, которая означает, что ему на протяжении всей жизни будет выплачиваться некоторая сумма. Если он завтра скончается, Фиат, возможно, потратил умеренную сумму денег на выплаты в течение восьми лет за такой бизнес. Если он доживет лет до ста, чего я ему искренне желаю, Ferrari SpA станет очень дорогим предприятием. Энцо Феррари редко дает интервью. Если Вы почитаете итальянскую прессу, поймете, почему. Более самовлюбленной и напыщенной братии Вы вряд ли найдете где-нибудь еще. Критиковать Феррари в целом, и его заграничных пилотов в частности, – национальный спорт в Италии. Поэтому, когда Коммендаторе разговаривает с прессой, это значительное событие, которое часто в Англии проходит незамеченным. Итак, мы услышим точку зрения человека, по сравнению с которым все Экклстоуны, Тирреллы и Мосли, несмотря на все их достижения, – сущие младенцы…

Очевидно, что отважный бой Ники Лауды с целью защитить свои титул чемпиона мира и сложение полномочий в Японии стали главными событиями для Феррари в 1976 году. Вот что Энцо говорит об австрийце:

«Лауда представлял для нас что-то действительно важное, и мы всегда помогали ему, как сыну. Мы всегда предоставляли ему максимально возможную свободу, даже когда я рассматривал возможность выставлять три машины в чемпионат мира – что было риском после трагических событий первого августа».

«Мне пришлось отказаться от этого плана из-за возможных разногласий с Лаудой. Если и были какие-то ошибки, то, я думаю, он зря настаивал на выступлениях в Монце. Он поставил себе цель – завоевать три или четыре титула чемпиона мира. Если бы он ушел от нас, это означало, что цель не будет никогда достигнута. Мы отдали ему все, что у нас было, даже оставили право выбора второго пилота, который подошел бы ему больше всего. Мы отклонили весьма заманчивое предложение Каунт Зенон, когда нам нужно было заключить контракт с Петерсоном. Мы не воспользовались шансом пригласить на работу молодого Шектера и вместо этого наняли Ройтемана, умелого и надежного пилота, к тому же опытного тестера. Ройтеман быстро на это согласился».

«Всем, кто говорит, что нам надо было уволить Лауду, я скажу, что наше слово лучше, чем контракт, облагаемый государственной пошлиной. Пожав руки, мы скрепили договор на весь 1977 год. Даже если он серьезно пострадал на Нюрбургринге, мы были обязаны «держать» его в команде до 31 декабря 1977 года».

«Пример Регаццони это подтверждает. Многие говорили, что он не должен был выступать в Канаде, Америке и Японии. Но у него было соглашение с нами до 31 декабря, и мы были связаны этим».

«Что мы сделали неправильно? Я сожалею лишь о том, что мы не выставили третью машину. Мне сказали, что выставив третью машину, мы рискуем подготовкой остальных двух, но если бы я отправил третью машину, мы выиграли бы чемпионат мира…в этом я не сомневаюсь».

«У меня нет причин верить тому, что Лауда лгал, утверждая, что здоров и готов к выступлениям, в то время, когда таковым не являлся. Мы, мужчины, прирожденные лжецы. После двух минут знакомства с женщиной мы заявляем: «Как же я Вас люблю!», хотя в голове немного другие мысли. Лауда, возможно, действовал именно так, но у меня нет причин верить этому».

«Я знаю, правда, в меньшей степени, через что прошел Лауда. Я знаю. Что это такое, завязать с увлечением, страсть к которому жила в отрочестве и юности».

Когда его спрашивают, знает ли он какого-нибудь еще пилота, который «просто» сдался после двух кругов главной гонки, Феррари, в своем любимом стиле, делает ответный выпад, и приводит в пример историю из своей жизни: «Я знаю такого пилота. Его звали Энцо Феррари! Вы мне не верите, потому что молоды. Мне на Большом Призе Лиона во Франции предстояло управлять четвертой машиной. В то время у меня был нервный срыв, но у меня хватило духу признаться себе: «Я опробовал трассу, побывал дома, мне нужно приступить к работе, но я не могу это сделать», и мне пришлось сойти.
«После того, как я оправился от полного упадка сил в 1924 году, то снова принял участие в гонках. Не забывайте, я родился в 1898 году, а в 1918 году уже перенес две операции на органах грудной полости. Я много страдал, но Бог не покинул меня… Как и Лауда, я спрашивал себя, продолжать ли выступления в гонках после рождения моего сына Дино. Я решил остановиться, Лауда не собирался останавливаться. Я должен был сдержать мое слово, данное ему, даже если это нанесет ущерб Ferrari».

Естественно, Феррари был обеспокоен травмами, которые Ники получил годом ранее, когда перевернулся его трактор*. Спортсмен повредил ребро прямо перед Гран-при Испании.

* Перед Гран-при Испании 1976 Лауда поднимался на тракторе в гору недалеко от Зальцбурга, опрокинул его и сломал ребро (Road & Track, august 1976, v.27, № 12, перевод Максим Куваев)


Коммендаторе приводит слова, звучавшие на собрании, проводившемся 23 июля. Феррари, естественно, председательствовал, также принимали участие Пьеро Ларди (заведующий машиностроительным отделом), Мауро Форгьери (глава отдела исследований и развития), Франко Рокки (конструктор двигателей), Даниэле Аудетто (спортивный директор) и Санто Гедини (управляющий испытательным полигоном Фиорано).
«…Если Лауда хочет защитить звание чемпиона мира, ему нужно найти время протестировать машину на Фиорано.»
Но, подняв этот вопрос, Феррари подчеркнул, что спад конкурентоспособности команды произошел из-за аварии на Нюрбургринге. Феррари хотел выставить три машины, но Ники сказал «нет» (в других случаях это можно принять, как правильное решение), и инженеры поддержали его. Феррари не был согласен, но ситуацию видел в положительном ключе:
«Главное в этой ситуации то, что мы приняли во внимание пожелания нашего пилота, которого мы считаем, и будем считать до тех пор, пока он не докажет обратного, «номером один». Вклад Лауды в наши успехи невозможно переоценить, потому что до того, как он пришел к нам, мы не знали была ли плоха машина или этой машине просто не хватало хорошего пилота. Вы молоды и не застали времена, когда инженер-конструктор Уленхаут сам тестировал автомобили «Даймлер-Бенц» на Нюрбургринге. Он мог сложить два впечатления о машине вместе, в то время, как нашим инженерам приходится полагаться на мнение пилотов».



Пресс-атташе Ferrari Франко Гоцци в комнате управления испытательного автодрома Фьорано


Кто-то припомнил, что Феррари однажды сравнил Ники Лауду с Нуволари. Феррари не смог вспомнить этот эпизод.
«Нуволари был уникален. Он безуспешно искал смерть на трассе, чтобы забыть о психологической травме после потери двух сыновей. Жизненная позиция Лауды совершенно иная. Он нашел стимул жить – он просто получает удовольствие от жизни, а это не было так важно два или три года назад…»
Он подвел итог, лишь намекнув на типичный Ферраризм. Другое проявление этого Ферраризма ясно видно из наставлений, выданных Регаццони перед тем, как Клей вывел в бой в Голландии единственную Ferrari 312T2 (гонку в Австрии команда пропускала). Коммендаторе позвонил пилоту перед выездом в Голландию и сказал:
«Теперь ты один, и я не хочу, чтобы ты брал на себя слишком большую ответственность. Выступай так, как ехал бы в нормальных условиях, и забудь о том, что теперь все зависит от тебя…» Естественно, Тичинелли оставил пару заметок в своем блокноте в Брендс-Хэтч:
«Это Регаццони накликал беду. Он не ездит ни за кого: ни за Лауду, ни за Ferrari. Он ездит за себя, и я понял это, потому что поступал точно так же. В Брендс-Хэтч он снова показал за кого он выступает и как помогает фирме и Лауде в достижении целей. Я предложил ему уйти из команды, если он хочет. Именно поэтому разрыв с Регаццони произошел 23 июля, а не в конце чемпионата.


Лица Форгьери и Аудетто говорят сами за себя – Брэндс-Хэтч неудачное место для людей Феррари.


Регаццони и Аудетто, который, похоже, успел войти в конфликт со всеми в команде, начиная от пилотов, кончая инженерами, устроили в Японии скандал на тему, стоило ли сигнализировать о смене шин. Феррари говорит об этом:
«Решение о смене шин всегда остается за пилотом, это его жизнь и его ставка. Вы не забыли, что произошло с Регаццони в Лонг-Бич? Вы хотите знать, как ездил Регаццони в последних трех гонках? Он ехал как обычно, и, я повторяю, это показывает, за кого он выступал. Регаццони прекрасный друг, и я надеюсь, наши дружеские отношения не пострадают, потому что он славный малый. Но если вы хотите знать мое мнение о том, за кого он выступает, я отвечу, Регаццони всегда ездит за себя, совсем как я».

Феррари вспоминает о Рейтеманне:
«Мы уже были знакомы с ним, так как он выступал на наших спортивных машинах в чемпионате мира. Вы помните, что у нас был пилот, боровшийся за звание, и мы спросили его: «Кого ты хотел бы себе в напарники: Петерсона, Шектера или Рейтеманна?» Он выбрал последнего, и, так как мы всегда придавали большое значение гармонии в команде, выбор был сделан в пользу Рейтеманна. И совсем не потому, что он медленнее кого-то. Его первые тесты во Фьорано подтвердили наши ожидания. Он осторожный, способный и исполнительный. Была только одна трудность – он слишком «большой». Но и это мы быстро преодолели».

Если бы Фиттипальди, пилот которым Вы восхищались, был свободен, вы предложили бы ему контракт сейчас?
«Я предложил бы контракт, если бы у нас обоих не было никаких обязательств. Я не виделся с Фиттипальди. Мой друг Минини, итальянский журналист, утверждает обратное. Ha detto delle balle («полнейший вздор» – ит.) Я подарил ему позолоченный шлем в качестве сувенира на первый чемпионский титул. Я сказал, что он отличный парень. С тех пор я его не видел. Тем не менее, после Нюрбургринга Аудетто встретился с Фиттипальди и передал ему следующее:
«Мы не знаем, что будет с Лаудой, и, если ты хочешь, мы можем пригласить тебя в команду».
Фиттипальди ответил, что связан контрактом с Copersucar. Если бы не это обстоятельство, он с радостью присоединился к Ferrari, как мне кажется. Их родственные связи очень крепкие».

А Хант? Еще в 1974 году я пытался заключить соглашение с Лордом Хэскетом, потому что я заметил этого от природы отважного пилота. В прошлом году Хант сам предложил заключить контракт с Ferrari 12 июня в Швеции, а на Французском Гран-при уже требовал ответа. Он пришел бы и без согласия, так как контракты с его спонсорами уже были заключены. Я ничего ему не ответил, так как обещал, что не буду беседовать с пилотами до 1 сентября. То, что он умный пилот, очевидно (вспомните его обгон в Зандфоорте и гонку в Уоткинс-Глен, где несмотря на «кипящий двигатель» он обогнал Шектера, вместо того, чтобы удерживать текущую позицию). Хант превосходен. Я искал именно такого пилота до того, как начались переговоры с Лаудой. Вот, что я могу сказать про Ханта».

В Монце всплеск итальянской ярости по поводу махинаций Ханта и McLaren в Хараме и Брэндс-Хэтч стал крупномасштабным. Феррари:
«На Британском Гран-при мы протестовали, потому что несколькими днями ранее пострадали от нечестного вердикта на Испанском Гран-при, где мы не подавали никаких протестов, но McLaren нарушал правила еще до гонки. Он нарушал правила и после гонки по тем же причинам. В Монце нас исключили из-за миллиметра на машине Регаццони, исключили даже из практик. Но я считаю, в Монце к справедливости было ближе. Поэтому я попросил Аудетто отправить протест на результаты гонки в Брэндс-Хэтч, потому что хотел поквитаться за то несправедливое решение на Испанском Гран-при. Фактически, это мы заварили кашу. Помните ту встречу 23 Июля? В протоколе совещания записано: «Muletto (запасной автомобиль) Регаццони использовать не будет. Этим мы принесем Ханту алиби на тарелочке. К тому же, после установки некоторых запасных частей от машины Лауды на этот автомобиль, произошел перегрев, чем мы испортили отличный двигатель. Эту проблему уже решают во Фьорано». Я не вмешиваюсь в решения спортивных управляющих. После каждой гонки я выражаю свое мнение о том, чего мы добились, хороша или нет была гонка».

Отправляя жалобы вы просто предлагаете остальным играть по правилам. Это значит, что мы все работаем в атмосфере нечестной борьбы и шантажа. Дело с бензином в Монце было несправедливом в некотором роде. Если все исследования были проведены правильно, то наказание было неверным, ведь, Хант не должен был стартовать в гонке.

«Перед Гран-при Испании, в Южной Африке, McLaren вместе с Хантом добился лучшего времени в практике, причем под машиной были установлены шторки. Когда машину проверяли, шторок уже не было. Тем не менее, время мистера Ханта не было аннулировано. Вместо последней стартовой позиции, ему вручили первую».

Затем Феррари обрушился с резкой критикой на Итальянскую спортивную Комиссию (CSI) за уход от ответственности в то время, как комиссия купается в средствах:

«CSI нужна для надзора за выполнением правил и не должна вникать в финансовые вопросы. Мы выступаем в гонках уже 56 лет, но я никогда не обсуждал с CSI финансовые вопросы. Это обсуждается с организаторами. Совершенно неправильно, что спортивный комитет сформирован организаторами гонок, которые потом и решают все вопросы. Это позор».

«CSI хватило наглости опубликовать правила и не включить туда сетку выигрышей. Вот таким образом CSI относится к Вам. Я не знаю причин. Все что я знаю, этот факт подчеркивает уход CSI от ответственности. Если бы я не был в Ассоциации Ф-1, мне пришлось бы умолять Мистера Экклстоуна рассказать, сколько я заработал после гонки».

«Я не знаю, являюсь ли помехой для участников ассоциации, но одно должно быть ясно – я всегда следую своим интересам, среди которых и контракты с шинниками, которые в 1976 еще давали повод для беспокойства».

Феррари самолично обратился к теме Goodyear:
«Мы поговорим о шинах, а если никто из вас не собирался задавать этот вопрос мне, я сам себя проинтервьирую! Кто-то написал, «Почему Феррари не использует другие шины после того, как стало понятно, что Goodyear совершенно не подходит?». Он разве не знает, что Goodyear единственные шины для Формулы-1? Есть еще одна фирма, но ее услуги доступны только французским командам. Да, это Michelin. Благодаря хорошим отношениям с французской компанией, у нас была возможность испытать их шины, которые позволяют эксплуатировать их в исключительно предельных режимах. «Все это позволило нам сказать господам из Goodyear: «Принимайтесь за работу, господа или однажды придет Renault с шинами Michelin, а вам придется потратить время, чтобы изготовить новый тип шин». Вот почему Dunlop, появившись в Японии предложил использовать мягкие шины».


Фабрика в Маранелло. К монококу привинчивают 12-цилиндровый оппозитный двигатель ценой в 30 000 фунтов.

«T2 (с подвеской De Dion) не использовалась в Брэндс-Хэтч, потому что нам пришлось использовать стандартные шины, что предписывалось Ассоциацией Конструкторов. Но эти шины успешно использовались лишь на типах машин с определенной развесовкой по осям и не подходили Ferrari. В жару мы выигрывали, в холодных условиях проигрывали».

Идея Форгьери о применении подвески типа De Dion основывалась на сокращении пространства, выделяемого для этого узла спереди машины. Новые широкие слики от Goodyear неожиданно имели слишком большое закругление. Только две третьих от всей ширины шины контактировало с поверхностью. Форгьери разумно констатировал, что более узкие обычные шины, без такого закругления к боковинам, обеспечат то же сцепление при меньших потерях при прямолинейном движении. Если Goodyear предложит такие шины, то Форгьери придется искать новую конструкцию подвески для обеспечения нулевого угла развала колес. Единственным выходом стала подвеска De Dion. Goodyear смог изготовить на треть более узкую шину, но все с тем же большим закруглением к боковине. Теперь у шины было еще меньше пятно контакта с поверхностью, пусть и при меньшей на треть ширине. Но идея о поставках специального типа шин показалась Goodyear неразумной, а решение FICA о стандартизации шин и вовсе выбросило эту идею из головы.

Феррари возвращается к этой теме: «Стоит ли говорить теперь о шинах? У нас контракт с Goodyear с 1974 по 1978 год, и только потом мы будем свободны. Тогда мы и рассмотрим все возможные варианты».

«Я не мог возлагать надежды на благословение ассоциации Ф-1, чтобы использовать один тип шин по финансовым причинам в то время, когда мы проводили эксперименты с Goodyear. Я не был удивлен успехами Dunlop в Японии. Вспомните, когда они ушли, они были непревзойденным лидером.

Самодержавный старец возмутился, когда кто-то спросил, «Извините, Коммендаторе…»
Тот вспылил: «Послушайте, я не коммендаторе – я предпочитаю, чтобы ко мне обращались по фамилии. Когда я иду в парикмахерскую, и меня называют Коммендаторе, я не обращаю внимания, потому что там много Коммендаторе. Но если они меня называют Феррари, это другое дело. Ясно? Тем не менее, если вы будете называть меня Энцо, я закрою глаза и представлю, что Вы – молодая красивая девушка…»
На другой вопрос он тут же бросает в ответ: «Cuardil Anzi, 'guardi' e un errore; ascolti!» или «Смотрите! Точнее, не смотрите, а слушайте!»
Когда его спрашивают о визите Витторио Брамбиллы и «о чем вы говорили» Феррари отвечает: «Я не говорил. Я слушал…».

Смягчившись, Феррари вспоминает сезон 1976 года:
«Мы выиграли свой приз, потому что чемпионат мира среди Конструкторов остался за нами. Нам недостаёт приза лучшему гонщику. Тем не менее, у нас пятьдесят процентов успеха, и эти проценты, на мой взгляд, отражают работу производителя, конструкторов, механиков и простых рабочих. Чтобы добыть недостающие 50 процентов, необходим гонщик. Только в исключительных случаях пилот может обеспечить более половины успеха. Но с другой стороны, команда могла обеспечить пилотов отличной техникой. Но все-таки 50 процентов не достаточно. И теперь в Италии, если ты не выиграл, ты никто. Феррари выиграл мировой чемпионат, Лауда проиграл его чемпионат всего из-за одного очка. Нас всех сейчас испытывают на прочность. Все нас обвиняют.
«Я, Феррари, заявляю Вам, что я здесь, и буду здесь до тех пор, пока я жив…».